Живя по окончании Академии в одном доме³⁶, я слышал следующий необыкновенный рассказ о чуде преподобного Серафима, нигде, однако, не записанном. (А может быть, и записано оно в рукописях, но не обнародовано. Потому что слишком уж сказочным кажется оно современному маловерующему интеллигенту.)
Мне же это чудо не только не кажется необычнее других, но по сравнению с преображением преподобного Серафима, описанным у самого очевидца Н. А. Мотовилова³⁷, все остальное кажется уж очень простым, незначительным, естественным.
И даже можно сказать, что рассказ о малинке является как бы продолжением, распространением «преображенной» твари, проявившемся в просветлении, странном и славном изменении зрака³⁸ отца Серафима, то есть плоти его, а она – из той же земли, что и малинка.
Рассказ приведу по памяти: я не один раз переспрашивал его.
«Вы знаете, – говорила мне О.В.О.³⁹, – нашу няню-старушку Александру. Характер у нее был не из легких, по она была глубоко верующим человеком и особенно любила и почитала преподобного Серафима. Она родилась, когда он жив еще был. А по смерти его по всей России особенно много рассказывали о его жизни и чудесах. Теперь многое позабыто. Няня любила по вечерам рассказывать моим детям про Саров и его угодника. И они с замиранием сердца и совершенною верою принимали все, что она говорила им. Я же сидела и тоже слушала. Детям ничуть не казалось необыкновенным никакое чудо. Им даже не приходилось доказывать, что все это правда. «Конечно, правда! – чуяло чистое детское сердце. – Да и как может быть неправда, когда Боженька все может! А батюшка отец Серафим все мог вымолить у Него». – «Ну, няня, расскажи!»
«Дело было давно, – начинала не торопясь старуха, с перерывами. – Приехал в Саровский монастырь новый архиерей. Много наслышан он был об угоднике Божием, но не верил сам рассказам о чудесах батюшки. А может, и люди зря чего наговорили ему! Добру-то мы не охотники верить, а уж поязычить друг на дружку – хлебом нас не корми: страсть любим это».
Детям было непонятно слово «поязычить», но они боялись перервать рассказ няни и молчали. Да и няня не любила, чтобы ее перебивали.
«Встретили архиерея монахи со звоном, честь честью, в храм провели, потом в архиерейские покои, значит. Ну, угостили его, как полагается. На другой день служба. Осмотрел все архиерей и спрашивает:
– Да где же живет отец Серафим?
А батюшка тогда не в монастыре жил, а в пустыньке своей. Подали архиерею лошадей. А была зима, снегу-то в Саровских лесах! Сугробы – во какие!» И няня поднимает руку выше головы своей.
Дети же и сами не раз бывали в Сарове: я их любила возить туда. И монахи любили их, считали «своими». А из имения нашего мы пожертвовали монастырю и лошадей, и коляску. Была особая наша тройка», – пояснила рассказчица.
Но мне самому, как и детям, хотелось слушать о чудесах, а не о тройках и монахах.
«»Насилу проехал архиерей. Да и то последнюю дорожку и ему пешочком пришлось», – продолжала няня.
Детям уже становится трудно ждать: когда же, наконец, чудо-то будет? То о снеге, то об архиерее. Неинтересно. Но няня не любит, чтобы ее прерывали.
«Батюшку предупредили, что сам архиерей идет к нему в гости. Угодничек Божий вышел навстречу без шапочки (клобука) и смиренно в ноги поклон архиерею положил:
– Благослови, – говорит, – меня убогого и грешного, святой владыка! Благослови, батюшка!
Он и архиереев-το всех звал: батюшка да батюшка! Архиерей благословил и идет впереди в его пустыньку. Батюшка под ручку его поддерживает. Свита осталась ждать. Вошли, помолились, сели. Батюшка-то и говорит:
– Гость у меня высокий, а вот угостить-то его у убогого Серафима и нечем, батюшка, – обратился он опять к архиерею.
А он, угодничек, прозрел уж душу-то его, что не возьмет он в благодать, какую Бог дал святым. Но и сказать прямо не хочет: обидит архиерея. А батюшка добрый был, за то и медведь-то его любил, что уж очень добрый был угодник: от его взгляда всякая злоба пропадала и в человеке и в звере», – рассуждала няня.
Дети много раз слышали от нее рассказ о медведе, но сейчас они ждали о другом. А после, если не захочется еще спать, попросят и о медведе рассказать опять. А няня, точно что-то думая про себя, свои мысли, – молчала. Детям все труднее становилось ждать. «Ну, няня!» – не вытерпит кто-либо из детей. «Ну, вот и ну, а ты не нукай, а слухай!» – проворчала добродушно няня и продолжала, не спеша, рассказ.
«Архиерей-то думал, что батюшка хочет его чайком угостить, и говорит:
– Да ты не беспокойся: я – сыт. Да и не за этим я к тебе приехал и снег месил. Вот о тебе все разговоры идут разные.
– Какие же, батюшка, разговоры-то? – спрашивает угодник, будто не зная.
– Вот, – ты чудеса творишь.
– Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может: чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен.
Ну, а Ему все возможно, Милостивцу: Он и мир-то весь распрекрасный из ничего сотворил, батюшка. Он и через ворона Илию кормил, Он и нам с тобой, батюшка, вот гляди, – благодать какую дал.
Архиерей взглянул в угол, куда указал угодничек: а там большущий куст малины вырос, а на ней полно ягоды спелой.
Обомлел архиерей и сказать ничего не может: зимой-то малина, да на голом полу выросла! Как в сказке! А батюшка-то Серафим взял блюдечко чайное и рвет малину, нарвал и поднес гостю:
– Кушай, батюшка, кушай: не сумневайся. У Бога-то всего много! И через убогого Серафима, по молитве его, и по Своей милости неизреченной, Он все может. Коли веру-тο, – говорит, – будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: двинься в море! она и передвинется (ср.: Мф. 17:20; Лк. 17:6). Только сумневаться не нужно, батюшка. Житие-то Марка Греческого⁴⁰ сам знаешь… Кушай, кушай!
Архиерей все скушал, и потом вдруг и поклонился батюшке в ножки. А батюшка-то опередить его успел, лежит и говорит:
– Нельзя тебе кланяться пред убогим Серафимом: ты – архиерей Божий. На тебе благодать великая! Благослови меня, грешного, да помолись!
Архиерей послушался и встал. Благословил батюшку и только два-три словечка сказал:
– Прости меня, старец Божий: согрешил я перед тобою! И молись о мне, недостойном, и в этой жизни и в будущей.
– Слушаю, батюшка, слушаю. Только ты до смерти моей никому ничего не говори: иначе болеть будешь.
Глядит архиерей, а куста-то уж нет, и на блюдечке от малинки сок кое-где остался: значит, не привидение это было.
Вышел архиерей. Свита-то его дожидается: «И чего это, – думают, – он так долго говорит с батюшкой Серафимом?»
А он опять под ручку его ведет, без шапочки, до самых саночек. Подсадил и еще раз в снег поклонился.
А архиерей, как только отъехали, говорит своим:
– Великий угодник Божий. Правду про него говорили, что чудеса может творить.
Но ничего про малинку им не сказал. Только всю дорогу молчал да крестился, а нет-нет и опять скажет:
– Великий, великий угодник!
А когда скончался батюшка, он и рассказал всем и про малинку».
Дети с раскрытыми глазами продолжали молча переживать Божье чудо».
Из существующих в житиях описаний можно приурочить это дивное событие к епископу Ионе (Василевскому): он был на Тамбовской кафедре с 29 марта 1812 года по 26 апреля 1821 года⁴¹.

* * *
О епископе Ионе сохранилось действительно предание (записанное у Левитского). Известно, что именно этому епископу преподобный Серафим не открыл дверей затвора, когда тот пожелал видеть его и даже был возле его келии. Настоятель предлагал снять дверь с крючков, но епископ Иона отклонил, говоря: «Как бы нам не погрешить!» Это было в 1816 году после престольного Успенского праздника, когда обычно приезжали епископы⁴².
Но в течение девяти лет своего епископства епископ Иона не раз бывал в Сарове. И вот что рассказывает архимандрит Лютикова монастыря⁴³ Феодосий об одном таком посещении преподобного епископом Ионою.
Нужно думать, что это было именно зимою, ибо 26 апреля 1821 года он уже уехал из Тамбова. «Ему многое наговорили в другую сторону об отце Серафиме. Архиерей послал за ним в пустыньку: преподобный трудился в это время на огороде.
– Кто меня зовет? – спросил отец Серафим.
– Архиерей, – ответил посланник.
– Зачем я пойду к архиерею? Что я там буду делать? – Не пойду.
Посланный воротился и в точности передал слова его. Епископ Иона вторично посылает к отцу Серафиму со строгим приказанием, что если он не придет сейчас, то его связанного и в кандалах он отправит в Тамбов.
Преподобный Серафим, услышав это, спокойно сказал:
– Ну вот, стал еще стращать, что вышлет в кандалах; он и сам-то не попадет в Тамбов! Я – необразованный, а он – архиерей. Вот это дело настоятеля: пусть он с ним и толкует, а я не пойду…
Владыка, в гневе и возвыся голос, сказал:
– Он еще стал и пророчить! Хорошо! Мне теперь некогда, а по приезде в Тамбов я затребую его указом.
И отправился дальше по епархии.
В одном селе близ города Темникова ему был прислан указ из Синода. Прочитав его, епископ Иона передал ключарю и с улыбкою сказал:
– Однако старец-то Серафим правду сказал, что в Тамбов-то не попаду, а повелено мне отправиться в Астрахань.
На обратном пути владыка сам пожелал быть у отца Серафима. Расставаясь, они взаимно просили друг у друга прощения и молитв; и при этом святитель с братскою любовью простился со старцем». (Житие. СПб., 1885, с. 121–123⁴⁴.)
Но пусть подробности все легендарны – плод народного творчества: однако самая «легенда» ничуть от этого не слабее: в легенде обыкновенно народ выражает в своей форме, но совершенно верные вещи… Епископ Иона 26 апреля был переведен в Астрахань и 1 октября 1821 года – в Грузию.
«Пора было спать. Я крестила детей и уходила. Няня оставалась еще с ними, пока они не засыпали…
Может быть, и их посещал тогда из того мира «наш батюшка» – Бог весть… Но что такие рассказы имели глубочайшее влияние на душу детей, это мне было очевидно и по следующей жизни»⁴⁵.
На этом кончилось – чудо о малинке.
Я после вкратце записал его.
(Примечание. Подробности рассказа – плод творчества. Важна же самая сущность о чуде.)



Не могу не верить

В этой краткой заметке нет никакого «чуда», – если только не считать чудом непрестающее воздействие на нас святых и по смерти своей; но я помещаю его здесь и ради прославления преподобного Серафима, и вследствие глубоко важной истины, незаметно высказанной устами искренней девушки…
Это была в течение нескольких месяцев моя «воспитанница» и дочь той же матери, которая сообщила и о чуде с малинкой. Звали ее Н-а.
«Однажды моя Н. говорит мне с досадой:
– Мама! Знаешь, я иногда страшно злюсь и на тебя и на няню.
– Отчего? – спрашиваю спокойно: я уже давно привыкла к резкостям ее и ничему не дивлюсь – сама виновата, не сумела воспитать, вот Бог и наказывает теперь.
– Оттого, что вы с нянькой сделали меня верующей.
Как я ни привыкла, но этого не ожидала и не могла понять, какую же беду ей причинили мы обе! «Так что же тут плохого?» – с болью в сердце думала, не дай Бог, какое-либо кощунство скажет. И даже испугалась, точно в ожидании пощечины.
– Не плохое, но мучительное.
И опять ничего не понимала и молчала.
– Как же? Ты подумай, мама, вот я захочу сделать что-нибудь дурное, грех какой, или и сделаю, но потом меня совесть мучит. А вот моя подруга П.Н. делает все то же самое, что и я, и даже хуже, а ничуть не мучается: говорит – ни во что это не верю и никакого греха нет.
Не зная, что бы ей ответить, я высказала первую пришедшую в голову мысль:
– Ну, если и тебе хочется так же не верить, так и не верь. Кто мешает?
– Вот вы с нянькой и мешаете. Я бы и рада теперь не верить, да не могу уже!
– Почему? – все недоумевала я, как глупый младенец, ведь сама-то я всегда верила, и неверие мне было отвратительно, а вера была моею жизнью и отрадой.
– Потому, что вы про преподобного Серафима так внушили нам, что и забыть нельзя. Да я и сама теперь знаю, что все это было, а главное, что был сам батюшка отец Серафим. А если был сам батюшка отец Серафим, значит, все это в самом деле так и есть: отец Серафим врать никак не мог. Вот почему и говорю я тебе, что не могу не верить: хочу, и не могу, ничего не выходит. И я мучаюсь сама, и на вас злюсь.
– Слава Богу! – сказала я. – Лучше уж греши да мучайся, чем ко грехам прибавлять еще самое страшное – неверие.
Легкомысленная Н. как-то скоро успокоилась, и мы продолжали с ней разговор совсем о другом.
Где-то она теперь? Сохранила ли она прежнюю веру? А здоровье ее плохое: туберкулез с кровохарканьем давно. Близка и смерть, может быть».
«Я верю, что она не сделалась и не сделается отчаянной безбожницей, – говорю я, – потому что она очень добрая была и не гордая. Помните, – напоминаю я матери, – как она сестрой милосердия, бывало, за углом избы снимала нижнюю рубашку и рвала ее на перевязки раненым, когда не хватало для них бинтов! Такие не могут быть безбожницами. Да и в самом деле: хочешь не хочешь, а преподобный Серафим был. Это уже несомненно. А был Серафим, значит, есть все, что он видел и знал, о чем говорил. Это Н-а сказала истинную правду. И глубокую мысль она в простоте своей сказала. А потому я уверен, что она верующая. И преподобный Серафим из того мира не оставит ее за такие милые и умные слова о нем».
После мы получили из России письмо от нее; оказалось, что она столько пережила страшных вещей, что другой бы и голову и жизнь потерял. А она выплыла все же. И в решительный момент ее жизни ей явился во сне скончавшийся отец и указал явно один из трех выходов, сказавши:
– Муха! – так он звал ее при жизни, – послушай меня хотя один раз в жизни!
И предсказал ей, что ее ожидает в близком будущем, и велел не давать согласия ни на первое, ни на второе предложение брака, а принять третье…
Она так и сделала. И теперь довольна и счастлива, несмотря на то, что туберкулез у нее второй стадии, кровохарканье увеличилось. А жить одну зиму пришлось им (ей и мужу) даже в хлеву с «буренушкой», их кормилицей: в такой бедности Бог спасает ее.
«Но не думай, мамуся, – пишет она ей, – что я несчастная. Я довольна и не променяю своего М. (мужа) на самого богатого. И ты не горюй обо мне».
Когда я прочитал это письмо (оно хранится у меня и сейчас), то невольно у меня вырвалось:
– Верующая она!
И припомнилось мне сейчас поразительное сообщение, полученное мною из-за границы от одного человека о своей сестре.
Она служила в городе Н. в государственном учреждении. В церковь она боялась ходить, хотя была верующая. И лишь однажды в год, на Страстной, ходила исповедоваться и причащаться. И вот она что сама рассказала:
«Я на исповеди каюсь батюшке-старичку, что из-за страха попасть под подозрение и потерять место я не хожу в храм, а хотела бы ходить чаще.
– А вы и ходите, – говорит батюшка.
– Да как же? Заметят.
– А вы им скажите, что, мол, ходите не для молитвы, а для наблюдения за другими.
Я, – говорит сестра, – даже ужаснулась такого совета: не провокатор ли уж, думаю! Боже, что ж это такое! Но он смотрит на меня так спокойно и старчески кротко, что я сразу устыдилась своего подозрения и поверила ему».
Другие пишут о религиозных вещах без всякого стеснения.
Этому доказательство следующий рассказ.



«Мой день»

В 1925 году мне пришлось провести месяц в Ницце у одних знакомых. Как раз в это время (в сентябре) родители получили письмо от своей дочери из Москвы. Фамилия их – Ш-кие. Содержание письма было настолько исключительное, чудесное, что ходило по рукам. Принесли его родители Ш. и к моим знакомым: здесь я и прочитал его. А через полгода, по случаю смерти матери, приехала и сама авторша этого письма. Я тогда опять на неделю попал в Ниццу, постарался увидеться с ней и лично расспросил о чуде, и она, с некоторыми дополнениями, подтвердила написанное. И теперь я воспроизвожу все по памяти, как на основании письма, так и по устному рассказу ее.
Ш-кая, живя в Москве, служила машинисткой в одном советском учреждении. Работы для печатания было чрезвычайно много: у нее от переутомления разболелись конечности пальцев. Доктор предписал немедленное прекращение работы и необходимость по крайней мере двухнедельного отпуска. Отпуск дали. Но она не знала, как использовать его: не было денег выехать куда-либо из Москвы, оставалось отдыхать дома.
Между тем, у нее родилось желание посетить Саров, помолиться у преподобного Серафима (тогда его мощи были еще в монастыре⁴⁶).
В одной комнате с ней была вселена на жительство женщина-врач. Она была тоже глубоко верующая. Сидя вечером, они мечтательно стали размышлять: как хорошо было бы съездить к батюшке Серафиму, но беда – денег даже и занять не у кого.
– Ну, если батюшка захочет, – сказала докторша, – то и деньги будут.
И в тот же вечер приходит к ним знакомый доктор, узнает об их нужде, дает им взаймы денег, и они едут через Нижний Новгород, Арзамас и в Саров. Это было в августе.
В монастыре все еще были полны вестью о только что пережитых впечатлениях от недавно совершившегося чуда и рассказывали о нем всем в утешение. А вместе с тем и показывали и самого исцеленного: это был крошка-мальчик, четырех-пяти лет. Жаль, что я не спросил об имени его.
И вот что говорили в монастыре. На Кавказе, в Баку, жила одна интеллигентная семья, состоящая из бабушки, родителей и больного ребенка. Он от самого рождения был расслабленный: не мог ни стоять, ни ходить. Лечение было бесполезно.
Между прочим, родители его увлеклись дурным делом – теософией. Православием, как и многие интеллигенты, не интересовались; а может быть, и пренебрегали им по общей моде; душа же не земного жаждала, и они попали в сети вражии… Нужно думать, что за это они и были наказаны Богом в их ребенке. Но Милостивый Господь и наказывает лишь по любви, чтобы вразумить и спасти нас, грешных и самовольных.
Однажды мальчик увидел во сне какого-то белого старичка, который сказал ему: «Приезжай ко мне в Саров и выздоровеешь». Ребенок рассказал сон бабушке, а та родителям. Они заинтересовались и стали расспрашивать знакомых: что за «Саров».
Так они были далеки от церковной жизни, что не знали даже того, что известно почти всякому православному крестьянину. Скоро они, однако, узнали все о Сарове и решили испытать «последнее» средство. Собрали кое-как средства. Дорога от Баку ведь очень длинная до Сарова: не одна тысяча верст. И все четверо отправились к преподобному Серафиму. Приехавши в монастырь, они рассказали все монахам. Те сначала велели им отговеться (покаялись родители и в теософской прелести). А потом отслужили молебен преподобному Серафиму. Но чудо не совершилось.
Монахи посоветовали им съездить на целебный источник преподобного. Послушались бедные родители, искупали больного: но он продолжал оставаться расслабленным. Воротились в монастырь. Еще служили молебен. Но все было бесполезно. Монахи недоуменно, как могли, утешали скорбящих: и Сам Господь не всех исцелял, когда жил на земле. И родители стали думать уже о возвращении в Баку. Да и невозможно было оставаться в монастыре без конца. Обычно богомольцам разрешается жить дня три-четыре, а они прожили уже много больше. Назначили, наконец, на завтра день отъезда…
Ночью мать видит сон. Является ей преподобный Серафим и говорит: «Дождись моего дня!»
Утром она рассказывает об этом и спрашивает: что значит «мой день»?
Монахи объяснили ей, что через несколько дней, – это было в половине июля, – будет день памяти святого, открытие его мощей (19 июля). Монахи поверили сну, понявши, что таких слов не могла бы и придумать сама мать, если бы ей не сказал их сам угодник. И всю семью оставили ждать еще, до дня прославления преподобного. Народу в Сарове, – рассказывала после Ш-кая, – неисчислимые тысячи: в России чрезвычайно чтут преподобного Серафима; за границей даже и представить этого невозможно.
Наступил праздник. Началась всенощная. Люди стоят и в храме, и вокруг его. Всем хотелось бы приложиться к мощам: но для одного этого потребовалось бы несколько дней и ночей непрерывной очереди. Поэтому мощи поднимались над народом, и богомольцы рядами только проходили под ними, осеняемые благодатью Божиею… Все спешили…
Понес и отец своего больного мальчика. Ребенок попросил папу «поднять его повыше», чтобы он сам мог своими ручонками коснуться гроба. Отец исполнил его просьбу.
Но помощи не было…
Не было ее и на другой день, 19 июля…
Опять жестокое разочарование. Печальные, они воротились в свой номер гостиницы и сели за стол покушать. Бабушка сидела на одном конце лавки, а мать с ребенком на другом. Молчали, думали об отъезде… «Только деньги понапрасну израсходовали». Вдруг мальчик неожиданно говорит:
– Ну, иди!
Ребенок отпускает мать, затем выпрямляется, к изумлению всех, по лавке и неуверенными шагами двигается к бабушке. Та его подхватывает со страхом, но ребенку хочется идти обратно к матери. Не веря своим глазам, она протягивает к нему руки и зовет к себе:
– Ну, иди теперь ко мне. Иди, иди потихоньку!
А у всех уже слезы на глазах. Мальчик же радостно идет по лавке назад.
Испуганный отец хватает его, целует… Целует его мама, и бабушка…
– Ну, пройди еще!
И еще прошел.
– Боже Милостивый! Чудо-то какое! Преподобный Серафим! Слава тебе!
– Довольно, довольно! – сказал смущенный отец, – он еще слаб, как бы не повредить…
Ребенка усадили. Радости не было конца.
Мать тотчас бросилась к монахам и в рыданиях рассказала о чуде. Бросились и люди в номер и увидели мальчика здоровым. Мгновенно по монастырю разнеслось слово:
– Чудо! Мальчик пошел!
А его уже знала почти вся обитель. Умиленные со слезами все смотрели на счастливую семью и исцеленного ребенка…
Отслужили благодарственный молебен. Ребенок стоял уже сам. Родителям, однако, нужно было уезжать домой, но монахи теперь просили их пожить: слишком велико было чудо, и великое от него утешение богомольной скорбящей Руси.
Тогда родители согласились оставить на время мальчика с бабушкой в монастыре; на это очень охотно пошел и он сам. Так и сделали.
И вот через каких-нибудь три-четыре недели приехали в монастырь и Ш-кая с докторшей; и они обе своими глазами видели этого ребенка и говорили с ним.
Так совершил преподобный чудо в «свой» день, в день памяти канонизации его. Читая жития святых, очень часто замечаешь, что они особенно щедро раздавали благодатные дары своей милости именно в «свой» день: святой Георгий Победоносец спасает из плена в день праздника своего⁴⁷; Илья Пророк посылает дождь 20 июля⁴⁸.
Часты случаи, когда угодившие Богу люди призываются к вечной радости в дни памяти святых, имена коих они носили, и тому подобное. Поэтому-то православные и молятся особенно усердно в день памяти святых. Поэтому даже простые крестьяне, бывало, ездят в соседние села – «на престол»: они и не знали, как и почему, но сердцем ощущали радость, какую давали святые в «свой» день, даже не по заслугам людей, а по своей любви и благодати Божией.
Где-то теперь мальчик?..
Между прочим, Ш-кую, когда она приехала в Ниццу, спросили:
– Как же она, верующая, и другие христиане служат в учреждениях безбожного правительства? Не приходится ли кривить душою?
Она ответила:
– И там не все безбожники. А многие из них в душе способны еще возвратиться. Конечно, нужно проявлять иногда исповедничество, особенно когда служишь в государственных учреждениях. Но мы спрашивали своих духовников-старцев; и они нам решительно запретили уходить, а благословили оставаться среди них, чтобы духовно воздействовать на желающих возвратиться к Богу и Церкви, – только нам заповедуется быть кроткими среди них, терпеливыми, любезными. Вот, например, у меня главный начальник был верующим.
А из одного места меня уволили за слишком явное проявление своих религиозных воззрений. Однако узнавшие об этом сослуживцы другого учреждения сочувственно относились ко мне и даже, видя мое спокойствие по поводу допущенной несправедливости, удивлялись и спрашивали: «Как это вы, христиане, можете терпеливо переносить и горе, и бедность, и неправду? Вот мы (неверующие) не снесли бы этого!» – «Так нам заповедует наше Евангелие, и Господь сил дает. А набираемся мы их в Церкви. Попробуйте вы походить; и сами увидите». Кто улыбается. Кто наденет на себя личину неудовольствия. А кто и пойдет тайком. Глядь, после его встречаешь рядом в храме.
Совершенно то же самое мне поведала в Сербии одна очень благочестивая старушка из аристократической семьи, прошедшая очень сложную духовную жизнь.
– Нас за это называли «непротивленцами», и «толстовцами», но мы, под руководством духовников наших, не смущались этим, потому что хорошо знали, что иного пути спасения и нас, и России, как только молитвы, кротость и терпение, – нет!



Выкупал угодник

Этот рассказ кому-либо может показаться слишком незначительным для такого великого угодника: но человеческие мерки – не Божии; и мы не знаем, на кого что может воздействовать, на одного – важное, на другого – мелочь. Закхей через смешное любопытство влез на смоковницу и спасся (см.: Лк. 19:1–10); а фарисеи и воскресением Лазаря соблазнились и решили убить его и Иисуса (см.: Ин. 11:1–53). И апостол Павел говорит: Всем бых вся, да всякия спасу (ср.: 1Кор. 9:22).
Данный рассказ я получил от очевидца в рукописи⁴⁹. И буквально его спишу.
«Кажется, в лето объявления войны я с Колей (сын) и учителем его были в Сарове. Долго там прожили. Н. (дочь) с мужем явилась на несколько дней из Москвы.
Все решили купаться в источнике преподобного. Но Федор⁵⁰ ни за что не соглашался: он был не то что не верующий, а равнодушный.
Нужно было подходить под струю, и вода обливала. Холодная была. Бассейна еще не было, чтобы окунуться. Бывало, дрожишь, опускаясь по ступенькам. А там три крана подряд: вода по трубам идет из источника, а потом уходит в реку. Перекрестишься и, поворачиваясь под струей с головою, вся и обливаешься. Раз за себя. А потом за другого – за кого еще хочешь. Я всегда несколько раз обливалась. Огнем загорится тело… А радостно.
Все искупались. Федор – ни за что… А мужская купальня – отдельно. Хорошо отделанная после прославления угодника.
А когда я в молодости была здесь впервые, то был источник; от него желоб, и под желоб мы и подходили все, и мужчины и женщины, раздеваясь вблизи на траве.
Источник этот был и до отца Серафима и назывался во имя святого апостола Иоанна Богослова, а отец Серафим всегда оправлял его⁵¹. И исцеления начались при нем.
Н. (дочь) и говорит сопровождающему нас знакомому монаху, гостиннику:
– Отец Игнатий! Федор мой не хочет искупаться. Что же делать?
А отец Игнатий ей говорит:
– Попросите, Н-очка⁵², батюшку отца Серафима: он сам и Федора Николаевича выкупает.
Пошутили… Было весело.
Я ушла ко всенощной, а Коля, его учитель, Н., Федор – отправились к знакомому доктору кататься на лодках.
Покатались… Подъехали к берегу. Все встали и вышли из лодки. Последний – Федор.
И вдруг, – а он ведь ловкий, – лодка перевернулась. И Федор с головой в воду. Мелко было, и он сейчас же выскочил. С него текло. И таким пошел в гостиницу. Раздели его монахи. Дали ему свою одежду; а его одежду, и белье, и сапоги – сушить; потом портные – гладить. Все и увидели и узнали. Напоили его чаем. И весь монастырь ликовал:
– Сам батюшка выкупал непокорного.
И после еще долго радостно смеялись».

* * *
«Еще припоминаю. Из нашего имения – верст 50 до Темникова, а от Темникова уже и Саров, мы (около 1901 г.) приехали в монастырь впятером: дети, няня, гувернантка Мина (кальвинистка, швейцарка). Мина как раз к тому времени получила письмо с родины, что брату в Женеве будут делать операцию в голове в мозгу. Череп резать. Няня уговорила ее молиться преподобному и просить об этом и игумена. Мадемуазель согласилась. Брат ее выздоровел на удивление всех.
Не помню даже: была ли операция?
Мина потом вышла за русского, приняв православие».

* * *
«Около 1912–1913 годов я была в Сарове с Колечкой (сыном) и его учителем, учеником Академии художеств. Учитель был неверующий, но жил в монастыре с удовольствием: рисовал, гулял, катались на монастырских лошадях в лес; у доктора монастырского была большая веселая семья, там хорошо кормили всех наших. Еще я одну богомолку взяла: она стирала белье, собирала ягоды и тому подобное.
Прожили довольно долго. А перед отъездом учитель, без всякого уговаривания его, отговел с Колечкой, исповедался и причастился Святых Таин. С тех пор стал верить.
Там какая-то особая атмосфера: не надо было и старцев».

* * *
«Все сёла вокруг Сарова точно напитаны были отцом Серафимом. Бывало, поедешь через Арзамас (60 верст до обители), а на полдороге всегда кормили лошадей, – и чего только не наслушаешься! Все крестьяне как-то особенно тепло и живо относились к отцу Серафиму, считая его своим, близким, и величайшим угодником. И почти каждый из них знал о многих исцелениях от «водицы» и других чудесах. И угодник Божий вообще помогал им в житейских всяких невзгодах… Иногда совсем мелких… Он всем помогал – как-то особенно щедро.
Или едешь через Темников с ночевкой в женском монастыре. И опять – все жило отцом Серафимом. Он всех привлекал к себе… Тысячи, десятки тысяч ежегодно шли, ехали «к батюшке отцу Серафиму».
И устные рассказы всегда бывали красочны. Все перезабыла…
Исцеления бывали ежедневно. Никто не удивлялся: «Так и должно быть». Редко записывали. И то не всё, а вкратце.
Отец игумен (И-фан) не ⁵³любил даже, чтобы записывали – потом проверять станут, Бог с ними!
А молва народная – сама лучше записи – разносила славу про Саровского чудотворца по всей России задолго еще до прославления: после смерти угодника сразу же все считали его святым.
Вот и все, что припомнила. Разве еще маленькая подробность. В 1909 году с детьми была в Сарове и Дивееве. Там же одновременно был и архиепископ Ф. Он был и у Елены Ивановны Мотовиловой⁵⁴, тогда она еще жива была. И Е.И. рассказывала ему, что когда открыли гроб преподобного, а ее поставили вблизи, то благоухание было такое же, какое бывало и в его келии и при его кончине от гроба.
А архиерей Ф. об этом мне рассказал. Сам он знает многое, что еще не напечатано, и о чем ему рассказывали в Сарове, а особенно в Дивееве».
На этом воспоминания О-й кончились.



Преподобный Серафим и Франциск Ассизский

Событие, о котором рассказывается ниже, было устно сообщено нам в 1931 году в августе графом К., а потом и записано им. Этим письмом мы и пользуемся здесь.
Известно, что сам преподобный Серафим, опытно зная, не раз говорил, что в Православной Церкви непорочно хранится вся полнота христианская. И что всего поразительнее и убедительнее, это его собственная высота и полнота благодати, которая в нем обитала в такой силе (Мк. 9:1; Деян. 2:22), как в немногих даже древних святых. Достаточно вспомнить одну лишь беседу Н.А. Мотовилова с преподобным, во время коей он чудесно преобразился, подобно Господу на Фаворе (см.: Мф. 17:1–9), что без малейшего сомнения утверждает, что православие и доселе действительно – непорочно, живо, полно, совершенно. Но приведем и собственные его слова.
«У нас вера православная, не имеющая никакого порока».
«Прошу и молю вас, – говорил он в другой раз нескольким старообрядцам, – ходите в церковь греко-российскую: она во всей славе и силе Божией. Она управляется Духом Святым».
Но о том же свидетельствует и голос со стороны иного исповедания. Вот как это было.
«Переслал мне, – пишет К., – один мой знакомый письмо на французском языке, в котором одна эльзаска просит его прислать ей что-нибудь о Русской Православной Церкви, молитвенник и еще что-нибудь».
В ответ на письмо что-то послали ей, и этим дело временно кончилось.
В 1927 году я был в этом месте и стремился познакомиться с ней… но ее не было тогда из-за летнего времени. Я познакомился лишь с ее тетей, старушкой большого христианского милосердия и чистоты сердечной.
Она мне рассказала следующее. Их семья – старого дворянского рода Эльзаса, протестантского вероисповедания.
Надо сказать, что в этой области Эльзаса – сёла смешанного вероисповедания: наполовину римо-католики, а наполовину протестанты. Храм же у них общий; и в нем они совершают свои богослужения по очереди. В глубине – алтарь римский со статуями и всем надлежащим. А когда служат протестанты, то они задергивают католический алтарь завесою и выкатывают сбоку свой стол на середину и молятся.
Недавно в Эльзасе в протестантском мире было даже движение в пользу почитания святых, что произошло после книги известного Саббатье о святом Франциске⁵⁵. Будучи протестантом, он пленился образом жизни этого праведника, посетив Ассизи. Семья моих знакомых тоже была под впечатлением этой книги. Продолжая оставаться в протестантстве, они чувствовали, однако, неудовлетворенность им и, в частности, стремились к почитанию святых и Таинствам. Характерно, между прочим, для них одно обстоятельство: когда пастор обручал их, то они просили не задергивать католического алтаря, чтобы хоть видеть статуи святых. Но мысль их искала истинной Церкви.
И вот однажды молодая жена, будучи больной, сидела в саду и читала жизнь Франциска Ассизского. Сад был весь в цветах. Тишина – деревенская. Читая книгу, она каким-то тонким сном заснула. «Сама не знаю, как это было», – рассказывала она после мне. И вот к ней идет сам Франциск, а с ним – «сгорбленный весь сияющий старичок, как патриарх», – сказала она, отмечая этим его старость и вообще благолепие. Он был весь в белом. Она испугалась. А Франциск подходит с ним совсем близко к ней и говорит:
– Дочь моя! Ты ищешь истинную Церковь: она – там, где он. Она всех поддерживает, а ни от кого не просит поддержки.
Белый же старичок молчал и лишь одобрительно улыбался на слова Франциска. Видение кончилось. Она как бы очнулась. А мысль подсказала ей почему-то: «Это связано с Русскою Церковью». И мир сошел в душу ее.
После этого видения и было написано письмо, упоминаемое в начале.
Через два месяца я снова был у них и на этот раз от самой видевшей узнал еще и следующее. Они приняли к себе русского работника. Посетив его помещение и желая узнать, хорошо ли он устроился, она увидела у него иконочку и узнала в ней того старца, которого она видела в легком сне с Франциском. В удивлении и страхе она спросила:
– Кто он, этот старичок?
– Преподобный Серафим, наш православный святой, – ответил ей рабочий.
Тут она поняла смысл слов святого Франциска, что истина – в Православной Церкви.



Завещание духовнику

Однажды духовник и священнослужитель Дивеевской женской обители, отец протоиерей Василий Садовский⁵⁶, обратился к преподобному Серафиму с вопросом о том, как часто допускать к причастию Святых Таин сестер. И в частности, как быть с теми, кои приходят на исповедь с повторными немощами? И преподобный ответил ему следующее.
«Послушание – паче поста и молитвы, батюшка! Приобщаться Святых Христовых Животворящих Таин заповедываю им, батюшка, во все четыре поста и двунадесятые праздники, даже велю и в большие праздничные дни. Чем чаще, тем лучше.
Ты, духовный отец их, не возбраняй, – сказываю тебе; потому что благодать, даруемая нам приобщением, так велика, что как бы ни недостоин и как бы ни грешен был человек, но лишь бы в смиренном таком сознании всегреховности своей приступил к Господу, искупляющему всех нас: то, хотя бы от головы до ног покрыт был язвами грехов, будет очищаться, батюшка, благодатию Христовою, все более и более будет светлеть, совсем просветлеет и спасется.
Вот, батюшка: ты им духовный отец, и все это и тебе говорю, чтоб ты знал».
«Как духовного отца сестер обители, – пишет отец В. Садовский, – батюшка назидал меня, приказывая быть всегда сколько возможно снисходительнее на исповеди, за что по времени меня многие укоряли, осуждали, даже гневались на меня, и до сих пор еще судят. Но я строго блюду заповедь его и всю жизнь мою сохранял.
Угодник Божий говорил:
– Помни: ты – только свидетель, батюшка, судит же Бог. А чего-чего, каких только грехов, еще и изрещи невозможно, прощал нам Всещедрый Господь и Спаситель наш!.. Где же нам – человекам – судить человека! Мы лишь свидетели, свидетели, батюшка! Всегда это помни: одни лишь только свидетели, батюшка!»

* * *
Здесь – как видно – нет ничего чудесного. Но я, прочитав несколько разных изданий житий преподобного, лишь в одном сравнительно давнем описании Дивеевского монастыря нашел это замечательное завещание. И сколько мог, я распространял его и в переписях и в устных рассказах. А теперь заношу и сюда, в надежде, что кто-либо прочитает и воспользуется им. А для духовников такое завещание и теперь имеет чрезвычайное значение: грехи ныне умножились, а люди ослабели…
И не раз высказывал преподобный Серафим подобные же мысли.
«…когда мы искренно каемся во грехах наших и обращаемся ко Господу нашему Иисусу Христу всем сердцем нашим, Он радуется нам, учреждает праздник и созывает на него любезные Ему силы, показывая им драхму, которую он обрел паки». «Итак… не вознерадим обращаться к Благоутробному Владыке нашему скоро и не предадимся беспечности и отчаянию ради тяжких и бесчисленных грехов наших. Отчаяние есть совершеннейшая радость диаволу…», «…несомненно приступай к покаянию, и оно будет ходатайствовать за тебя пред Богом»⁵⁷.
«Кто приобщается… везде спасен будет, а кто не приобщается – не мню».
«Благоговейно причащающийся Святых Таин, и не однажды в год, будет спасен, благополучен и на самой земле долговечен. Верую, что по великой благости Божией, – ознаменуется благодать и на роде причащающегося. Пред Богом Господом один творящий волю Его паче тьмы беззаконных»⁵⁸.
Один человек из-за сознания своего недостоинства не хотел причащаться, «начал падать духом и чем более думал, тем более отчаивался»: «…мне, – пишет он, – представилось, что по суду Божию за мое недостоинство я буду или сожжен огнем, или живой поглощен землею, как только приступлю к Святой Чаше». И он сокрушался. Прозрев это, преподобный Серафим подозвал его в алтаре и сказал: «Если бы мы океан наполнили нашими слезами, то и тогда не могли бы удовлетворить Господа за то, что Он изливает на нас туне, питая нас Пречистою Своею Плотию и Кровию, которые нас оживляют, очищают, оживотворяют и воскрешают. Итак, приступи без сомнения и не смущайся, токмо веруй, что это есть истинное Тело и Кровь Господа нашего Иисуса Христа, которая дается во исцеление всех наших грехов»⁵⁹.
Исповедавши однажды офицера К., – причем сам сказал его грехи, как будто они были совершены при нем, – преподобный Серафим по поводу смущения его идти к нему сказал: «Не надобно покоряться страху, который наводит на юношей диавол, а нужно тогда особенно бодрствовать духом и, откинув малодушие, помнить, что, хоть мы и грешные, но все находимся под благодатию нашего Искупителя, без воли Которого не спадет ни один волос с головы нашей (ср.: Мф. 10:30)»⁶⁰.
«Как всякой болезни есть врачевание, – так и всякому греху есть покаяние…»⁶¹
Но однажды и нечто иное изрек преподобный о Святом Причащении.
Одну христианку, Е-ну, близкую духовную дочь, беспокоило то, что ее муж не исповедался и не приобщился Святых Христовых Таин пред своею смертию⁶². Отец Серафим по поводу этого сказал ей: если кто «хочет приобщиться, но почему-нибудь не исполнится его желание, совершенно от него независимо, – такой невидимым образом сподобляется причастия чрез Ангела Божия…»
Потом он приказал ей 40 дней ходить неопустительно на могилу мужа и говорить: «Благослови меня, господине мой отче! Прости меня, елико согреших пред тобою, и тебя Господь Бог простит и разрешит».
Кроме того в течение тех же 40 дней он велел ей «брать из храма после службы пепел из кадила и, выкопав в могиле ямку, всыпать в нее пепел этот, прочитывая по три раза – «Отче наш», Иисусову молитву, «Богородице Дево, радуйся» и один раз Символ веры».
Е-на все это исполнила. И «после этого… я как будто совершенно переродилась: в душе моей водворилось такое спокойствие», какое после смерти моего мужа я никогда не чувствовала. «С меня точно тяжелое бремя свалилось»⁶³.
Значит, нужно разбирать: кому часто причащаться, а кому не часто. Но главное: с каким настроением и сокрушением приступать…
В заключение о преподобном Серафиме перепишу всем известное чудо о последнем и самом дивном явлении ему Божией Матери со многими святыми. Слишком уж оно поразительно, несомненно и умилительно.
Я верую: это лучше тысячи книг!



Явление Божией Матери

Поразительное это было чудо с преподобным Серафимом. «12 уже раз являлась мне Царица Небесная», – говорил он сам. А в этот раз была еще и другая свидетельница, как и у преподобного Сергия – Михей⁶⁴. Недаром пред смертью преподобный Серафим завещал положить ему на грудь именно иконочку явления Божией Матери преподобному Сергию с Михеем.
Опишу это чудо с редакции Левитского (с. 435– 441⁶⁵***), с маленькими выпусками.
«Последнее известное посещение преподобного Саровского старца Богоматерью было «в последний год жизни батюшки Серафима», как удостоверяет единственная свидетельница такого посещения дивная дивеевская старица Евдокия Ефремовна, в иночестве Евпраксия († 28 марта 1865 г.)⁶⁶.
Чудесное событие последовало ранним утром в праздник Благовещения. Накануне этого дня вечером Евдокия пришла к отцу Серафиму по его приказанию. Святой старец встретил ее словами:
– Ах, радость моя! Я тебя давно ожидал. Какая нам с тобой милость и благодать от Божией Матери готовится в настоящий праздник! Велик этот день будет для нас!
– Достойна ли я, батюшка, получить благодать по грехам моим? – сказала дивеевская сестра.
– Повторяй, матушка, несколько раз сряду: «Радуйся Невесто Неневестная! Аллилуиа!» – приказал ей отец Серафим и продолжал, – и слышишь – то никогда не случалось, какой праздник нас с тобою ожидает!
Евдокия начала было плакать, сознавая и высказывая свое недостоинство, но преподобный стал утешать ее:
– Хотя и недостойна ты, – говорил он, – но я о тебе упросил Господа и Божию Матерь, чтобы видеть тебе эту радость. Давай молиться!
Сняв с себя мантию, отец Серафим надел ее на дивеевскую сестру и начал акафисты – Господу Иисусу, Божией Матери, святителю Николаю, Иоанну Крестителю – и каноны Ангелу хранителю и всем святым. Прочитав все это, он и говорит Евдокии:
– Не убойся, не устрашись, благодать Божия к нам является! Держись за меня крепко!
Вдруг поднялся шум, подобный шуму леса, и большой ветер. Затем послышалось пение. Дверь в келию отворилась сама собой: сделалось необычайно светло; благоухание наполнило келию. Старец упал на колени и, воздев руки к небу, произнес:
– О, Преблагословенная, Пречистая Дева, Владычица Богородица грядет к нам!
Открылось шествие небожителей.
Впереди шли два Ангела, держа один в правой руке, а другой в левой – по ветке, усаженной только что распустившимися цветами. За ними шли святой Иоанн Предтеча и святой апостол Иоанн Богослов в белых блестящих одеждах. Далее Сама Царица Небесная. И за Нею попарно двенадцать святых дев.
Богоматерь имела на Себе мантию, подобную той, которая пишется на образе Скорбящей Матери Божией: блестящую, необыкновенной красоты. Но какого цвета, старица Евдокия не помнит. Мантия была застегнута под шеей большою круглою пряжкой, убранной крестами, чрезвычайно разукрашенною и сиявшею необыкновенным светом. Под мантией у Царицы Небесной было зеленое платье, препоясанное высоким поясом, сверх мантии – как бы епитрахиль, а на руках – поручи, убранные, как и епитрахиль, крестами.
На голове Богоматери была возвышенная корона, украшенная крестами, прекрасная, чудная, сиявшая таким светом, что на нее нельзя было смотреть глазами, как и на самое лицо Царицы Небесной. Волосы Ее были распущены и лежали на плечах. Ростом Она казалась выше всех дев. Святые девы, все необыкновенной, хотя и различной, красоты, были в венцах, в одеждах разного цвета и тоже с распущенными волосами. Они образовали собою круг: Царица Небесная была в середине его. Тесная келия отца Серафима стала как бы просторнее и весь верх ее наполнился огнями, как бы от горящих свечей. Свет был какой-то особый, непохожий на дневной, светлее и белее солнечного.
Свидетельница этого видения сестра Евдокия Ефремовна при входе небожителей в келию отца Серафима от страха замертво упала на пол и не знает, как долго была в таком состоянии и что Царица Небесная изволила говорить со святым старцем. Уже пред концом видения, лежа на полу и придя в себя, она услышала, что Богоматерь спросила у преподобного:
– Кто это у тебя лежит?
Отец Серафим отвечал:
– Это та самая старица, о которой я просил Тебя, Владычица, быть ей при явлении Твоем.
Тогда Матерь Божия подошла к Евдокии и, взяв ее за правую руку, сказала:
– Встань, девица, и не бойся нас. Такие же девы, как ты, пришли сюда со Мною.
Евдокия Ефремовна и не почувствовала, как встала, Царица Небесная повторила ей:
– Не убойся: мы пришли посетить вас!
В это время отец Серафим был уже на ногах пред Пречистой Богородицей; и Она говорила с ним столь милостиво, как бы с родным человеком.
Объятая великою радостью, дивеевская сестра спросила у отца Серафима:
– Где мы? Кто это? Я думала, что я уже – не живая!..
Тогда Царица Небесная ей самой приказала подойти ко всем явившимся небожителям и спросить их: как их имена и какая была их жизнь на земле.
Сначала старица Евдокия подошла к Ангелам и спросила их:
– Кто вы?
Они отвечали:
– Мы Ангелы Божии.
Потом с тем же вопросом она обратилась к святому Иоанну Крестителю и апостолу Иоанну Богослову. И они сказали ей свое имя и свою жизнь.
Затем Евдокия подошла к святым девам, которые стояли по сторонам в том порядке, в каком вошли в келию. Это были – великомученицы Варвара⁶⁷ и Екатерина⁶⁸, первомученица Фекла⁶⁹ и великомученица Марина⁷⁰, великомученица царица Ирина⁷¹ и преподобная Евпраксия⁷² великомученицы Пелагия⁷³ и Дорофея⁷⁴, преподобная Макрина⁷⁵ и мученица Иустина⁷⁶, великомученица Иулиания⁷⁷ и мученица Анисия⁷⁸.
Все эти девы на вопросы Евдокии сказывали ей свое имя, свою жизнь и подвиги мученичества за Христа – сходно с тем, как написано о них в Четиях-Минеях; и прибавили спрашивающей:
– Не так нам Бог даровал эту славу, а за страдание и за поношение. И ты пострадаешь!
Между тем Богоматерь продолжала беседовать с отцом Серафимом и что-то много говорила ему. Но из этой беседы дивеевская сестра могла расслышать лишь немногое. И вот что она слышала хорошо:
– Не оставь дев моих дивеевских! – говорила Царица Небесная.
Отец Серафим отвечал:
– О Владычица! И собираю их, но сам собою не могу их управить.
– Я тебе, любимче Мой, во всем помогу! – сказала Богоматерь. – Возложи на них послушание; если исправят, то будут с тобою и близ Меня; а если потеряют мудрость, то лишатся участи сих близких дев Моих: ни места, ни венца такого не будет. Кто обидит их, тот поражен будет от Меня, кто послужит им ради Господа, тот помилован будет пред Богом.
Потом, обратясь к старице Евдокии, Царица Небесная сказала:
– Вот посмотри на сих дев Моих и на венцы их: иные из них оставили земное царство и богатство, возжелав Царства Вечного и Небесного, возлюбили нищету самоизвольную, возлюбили единого Господа; и за то, видишь, какой славы и почести сподобились.
Как было прежде, так и ныне: только прежние мученицы страдали явно, а нынешние – тайно, сердечными скорбями; а мзда их будет такая же.
Видение кончилось тем, что Пресвятая Богородица сказала отцу Серафиму:
– Скоро, любимче Мой, – будешь с нами!
И благословила его.
Простились со старцем и все святые: Предтеча и апостол Иоанн Богослов также благословили его, а девы целовались с ним рука в руку. А дивеевской сестре… было сказано:
– Это видение тебе дано ради молитвы отца Серафима, Марка⁷⁹, Назария⁸⁰ и Пахомия⁸¹.
Потом в одно мгновение все стало невидимо.
После преподобный Серафим говорил, что видение продолжалось часа четыре. По окончании его сестра Евдокия сказала:
– Ах, батюшка, я думала, что я умру от страха, и не успела попросить Царицу Небесную об отпущении грехов моих.
Отец Серафим отвечал на это:
– Я, убогий, просил о вас Божию Матерь, и не только о вас, но и о всех любящих меня; и о тех, кто служил мне и мое слово исполнял; кто трудился для меня; кто обитель мою любит: я кольми паче⁸² вас не оставлю и не забуду. Я – отец ваш и попекусь о вас и в сем веке, и в будущем. И кто в моей пустыне жить будет, всех не оставлю; и роды ваши не оставлены будут. Вот, матушка, какой благодати сподобил Господь нас убогих! Зачем нам унывать?! Мне таким образом уже двенадцать раз было явление от Бога. И тебя Господь сподобил! Вот какой радости достигли! Побеждай врага – диавола, и противу его будь во всем мудра: Господь тебе во всем поможет! Призывай себе на помощь Господа и Матерь Божию, святых; и меня, убогого, поминай.
Тогда Евдокия Ефремовна стала просить отца Серафима, чтобы он научил ее: как жить и молиться?
Святой старец отвечал:
– Помни и говори всегда в молитве: «Господи, как мне умереть? Как мне, Господи, на Страшный Суд прийти? Как мне, Господи, ответы дать за мои дела? Царица Небесная, помози мне!»
Благословив затем свою посетительницу, отец Серафим отпустил ее от себя, сказавши:
– Гряди, чадо, с миром в Серафимову пустынь!»

* * *
Из этого всего чудесного видения останавливает, между прочим, внимание та подробность, что Евдокия пересчитала двенадцать дев с их именами; а некоторые имена огромному большинству почти неизвестны; конечно, знают все про святых Варвару, Екатерину; мало кто знает (в России, а сербы и греки знают) – «огненную» Марину (17 июля ее память); еще менее знают про преподобную Макрину, сестру святого Василия Великого; слышали, быть может, про первомученицу Феклу. Ну а что, например, знают про других: Ирину, Евпраксию, Дорофею, Пелагию, Иустину, Иулианию, Анисию? Даже слышали ли мы про них?
А они явились и рассказали о себе.
… Дивны дела Божии!
Но какие же мы – ничтожные, грешные, ленивые, маловерные, пустые… Стыдно даже и вспомнить…
А как спастись?..
Думай, – говорит преподобный Серафим, – о смерти, о Страшном Суде…
То-то и дело, что не думаешь. А если и вспомним, то – без страха…
Господи! Какими знаешь путями спаси меня, грешного!
Написав об этом явлении, теперь расскажу также о явлениях Богоматери, бывших недавно и ставших известными мне.

Чудеса преподобного Серафима

Митрополит Вениамин (Федченков)
Глава из книги «Из того мира»

Малинка